Супротивник кинулся колобком в ноги, колени Люта хрупнули, верхушки крон сменились травой, земля ударила в спину, внутренности полыхнули тугой болью. Лежа на спине, Лют отшиб три удара, кувырком ушел в сторону, поднялся, по животу скатилась горячая струйка.

Половец наступал уверенно: несокрушимый, как скала. Люта швыряло от каждого удара. Витязь медленно пятился в глубь леса, спиной обдирал кору встречных деревьев, листья хлестали дождем, зверье обеспокоенно гомонило.

Половец, хрипя от ярости, бил размашисто, забыв о хитрых ударах, молотил изо всей силы. Меч Люта щерился острыми щербинами.

Половец усмехнулся, раскрутил меч серым вихрем. Витязь еле отбил несколько ударов, отскочил подальше. В лицо брызнуло пахучим соком, окрест разлетелись измочаленные стебли.

Лют медленно пятился. Руку он давно не чувствовал, пот катился градом, под ноги коварно бросались сухие валежины, еле переступал, а ворог бил из любых позиций, бил точно, сильно, страшно. Люта вынуждали отступать: не помогали вспышки ярости, стоило горячей крови забурлить, налить руки силой, как половец обрушивал град ударов – тут не до атаки, защищался с трудом.

В спину уперлась упругая стена, густые кусты недовольно оттолкнули. С трудом Лют отбил вражий клинок, грудь захрустела от удара ногой – кусты влажно затрещали. Половец усмехнулся, шагнул в просеку.

Лют кувыркался, меч опасно хлопал по боку, кожаная петля лопнула, лезвие сбрило травинки и улеглось под валежиной.

От деревьев пахло холодом. Было темно, как на закате. Накатил необъяснимый ужас, разгоряченная кровь мигом остыла, по жилам потекла снежная каша. Шаги половца звучали невероятно опасно, противно, от каждого треска Лют невольно вздрагивал. Противник навис над лежащим гриднем, глаза полыхали жестокой радостью, острие меча нацелилось в горло.

Лют бросил взгляд ему за спину, лицо перекосило. Половец захохотал наивности уловки, замахнулся. Сзади страшно затрещало, рука дрогнула, противник мигом обернулся. Под густыми кронами растаял крик ужаса.

В листьях большого куста полыхнули лютой злобой глаза, сучковатые руки потянулись к воину, оплели, как паук муху. Половец закричал, в глубине куста заурчало недовольно, гибкая ветвь стянула горло, залезла в рот. Острые сучки ткнули в глаза. Лют содрогнулся от влажных хлопков.

Половец глухо застонал, судорожно задергался, листва в середке куста исчезла, спеленатого воина затянуло в черную дыру. Оплетенное тело исчезло, дыра закрылась листвой, влажно затрещало, с шумным всплеском листья покраснели.

Лют медленно поднялся, не сводя с пущевика напряженного взгляда, нашарил меч, попятился из его владений. Куст застыл, витязь поежился от сытого ворчания. Осторожно повернулся, шагнул с деревянной спиной, непроизвольно сводя лопатки от острого и недоброго взгляда.

Буслай со стоном приподнялся, пальцами коснулся головы, в страхе отдернул от шишки на полмакушки. За стеной деревьев затрещало, гридень поспешно разыскал топор. Предательски накатывали волны дурноты, в глазах дрожало и плыло, будто после ночи попойки.

– Не боись, свои, – сказал Лют сипло. Буслай с облегчением сел, обхватив осторожно руками гудящую голову.

– Кто такие? – простонал он. – Откуда про нас знают?

Лют пожал плечами:

– Кто их знает? Развелось лиходеев, шагу ступить нельзя.

– Поторапливаться надо, – сказал Буслай встревоженно.

На поляну с влажным треском ввалился Нежелан. При ходьбе морщился, охал, сутулился. Буслай глянул подозрительно, после паузы буркнул:

– А где вода, скотина?

Шергай выскочил из шатра. Снующие без дела воины удивленно посмотрели на растрепанного старика, машущего рукавами халата, как парчовыми крыльями. Маг часто спотыкался, приближаясь носом к земле, с хрустом в пояснице разгибался, ноги мелькали, как спицы в колесе. В висках стучало, невидимые пальцы тыкали в печень, во рту было сухо. Амулеты, что дал презренным наемникам, отдали через громадное расстояние весть: воины мертвы.

Ярое солнце с силой ударило по затылку, плешь стремительно потемнела, капли пота испарились с легким шипением. Скорее! Надо предупредить Повелителя.

На почтительном расстоянии от шатра дорогу заступил рослый степняк. Шергай трепыхнулся в мускулистых руках, глаза налились гневом, в мозгу полыхнуло огненное заклятие.

– Повелитель велел никого не пускать, – поспешно сказал степняк, ощутив грозящую смерть. – Он там с этой… – Губы скривились презрительно.

– Но у меня новость великой важности! – возопил маг, сердито отряхивая халат.

Воин мрачно покачал головой, невзначай положил ладонь на рукоять сабли.

– Повелитель велел никого не пускать, – сказал угрюмо.

Шергай глянул хмуро, под ноги степняку полетел плевок, маг, рассерженно шипя, побрел прочь, хуля богов за такую глупость, как создание женщины.

Глава двадцатая

Алтын вошел в шатер неслышно, взгляд прикипел к женской спине в драгоценном платье, сердце защемило от нежности. Умила смотрела в зеркало: золотая оправа, ручка усыпана драгоценностями. В спину дохнуло теплом, сильные руки обвили тонкий стан, княгиня вздрогнула, поспешно опустила зеркало.

– Ты? – спросила она в безмерном удивлении.

Алтын смутился: ждала другого? По сердцу неприятно царапнуло. Умила зашевелилась. С неохотой расцепил руки. Княгиня посмотрела в глаза. Алтын жадно смотрел на чуть бледное лицо, припухшие губы, тонул в бездонной синеве глаз. Воображение распалили картинки прошлой ночи, в глазах появился голодный блеск. Умила густо покраснела, губы раздвинула вымученная улыбка. Отступила на шаг.

– Я хочу вернуться в прежний шатер, – сказала она.

Алтын кивнул, спросил робко:

– Почему не хочешь остаться здесь?

Умила посмотрела холодно. Алтын с болью разглядел в синих глазах тщательно упрятанный стыд.

– Я так хочу, – сказала она коротко.

– Конечно, любимая, – сказал Алтын поспешно, – я выполню любое желание.

Умила усмехнулась горько:

– Тогда отпусти меня.

Повелитель тряхнул головой, в глазах мелькнул испуг. Степняк подошел, Умила затрепыхалась в объятиях, отвернулась от происков жадных губ.

– Я не могу отпустить тебя, любимая, – сказал Алтын с участившимся дыханием. – Ты – моя жизнь, судьба, без тебя я умру!

Умила отшатнулась от горячности слов. Повелитель накрыл ее губы жадным поцелуем. Княгиня отшатнулась брезгливо. Алтын вскипел, но, увидев в прекрасных очах презрение, остыл. Женщина выскользнула из объятий.

– Почему ты так жестока? – спросил он с глухой болью. – Почему один раз показала волшебный свет своей любви, а теперь лишаешь? Я люблю тебя, Умиля! Я знаю, и ты меня любишь, ты доказала это.

Умила прервала раздраженно:

– Я ничего не доказывала! Ты вломился, взял силой, а теперь лепечешь про любовь?

Алтын поежился под презрительным взглядом, но невольно залюбовался статной красотой властной женщины, в душе запели птицы.

– А второй раз тоже взял силой? – спросил он тихо.

Княгиня мучительно покраснела, зеркало в руке заскрипело, пальцы потеребили косу. Алтын несмело приблизился, но огненный взгляд оттолкнул.

– Я тебя не люблю, – сказала она тихо, но твердо. Сердце Алтына всхлипнуло. – Что было, то – по велению глупого тела, не души. Я тебя не хотела.

– Да как так можно? – всплеснул руками Алтын.

– Возьми иглу и уколи, рука отдернется, хотя я вовсе того не желаю, – пояснила княгиня как малому. – Так и случилось. Плоть слаба, мне нет прощенья.

Алтын упал на колени. Умила брезгливо отдернула ноги от его рук.

– Прекрати, – сказал Алтын с болью. – Ты ни в чем не виновата. Это было желание двух влюбленных, не кори себя тем, что ты замужняя женщина. Перед любовью смешны нелепые человечьи рамки.

Умила сказала устало:

– Когда ты поймешь? Я тебя не люблю! Мое глупое, слабое тело трепещет при твоем появлении, прикосновениях, но душа – главное, что есть у человека, – содрогается от омерзения. Я люблю свой город, мужа.