— Осторожнее, душа моя, если не хочешь доделать то, что этот хорёк не доделал. — Проворчал я, ловко ловя её за талию и усаживая на колени так, чтобы она не смогла навредить моей ноге, которая покоилась на стуле.
— Вы живы, я чуть с ума не сошла. И подумала, что всё-таки сошла, когда граф Румянцев мне в спальню Павла принёс. — Лепетала она.
— Как он? — я поцеловал её в макушку, пока окружившие меня преданные люди деликатно отворачивались.
— Граф Румянцев? Он шёл за мной, скоро сам сможет тебе всё сказать…
— Маша, я знаю, что Петька в порядке, как Павел?
— С ним всё хорошо. Его осмотрели трое лекарей, сказали, что всё прошло почти без последствий, но Кондоиди посоветовал пока спать с чуть приоткрытым окном, закутывать только, чтобы не замёрз. — Она говорила и говорила вперемешку со слезами. Наконец, оба потока иссякли, и Мария тяжело привалилась ко мне, опустив голову на плечо.
— Вы должны будете утром уехать, — я снова поцеловал её, на этот раз в висок. — Мне предстоит принять много очень серьезных решений, и я не хочу переживать за вашу безопасность.
— Да, я понимаю, — она серьезно кивнула. — Я пойду распоряжусь насчет вещей.
Мария встала, и даже рукой поправила причёску. Во всяком случае, выглядела она уже более уверенно, чем несколько минут назад. Повинуясь моему кивку, один из гвардейцев направился следом за императрицей, контролируя каждый её шаг.
— Почему вы всё ещё здесь? — судя по блеску в глазах, Петька накатил вина для успокоения нервов. Пьяным он не выглядел, но кое-какие признаки присутствовали.
— Думаю, что пора дворец перестраивать. Как я уже сказал, это крыло опечатать и пригласить архитекторов. Пускай планы рисуют. Чей приму, тот и будет весь дворец переделывать. — Я снова с мрачным видом осмотрел руины залы. — Почему удалось столько всего разрушить?
— В дерево жучки смогли проникнуть, — ответил один из гвардейцев. — Не было бы бомбы, лет через десять она сама бы обвалилась на головы присутствующих.
— Понятно. Значит, мне действительно нужен новый дворец. — Я опустил ногу со стула. Похоже, что мне нужны костыли, или что-то похожее, чтобы передвигаться, а то я себя инвалидом чувствую. — Пётр, похороны нужно организовать, всё должно быть очень достойно. Я сам… — Криббе понял моё желание подняться и снова подставил плечо. М-да, сегодня я точно в качестве костыля буду Гюнтера использовать. — Я не смогу сам, просто не смогу…
— Я понимаю, Пётр Фёдорович, — серьезно ответил Румянцев. — Ну, теперь-то в постель?
— Да, но, по дороге я должен ещё кое-что сделать. Я правильно понял, эта гнида Фредирик жив?
— Жив и даже, по-моему, не совсем понял, что натворил, — ответил Криббе.
— Ну и хорошо, ну и отлично. Пошли. Я скоро отключусь, чувствую это, поэтому надо поспешить, чтобы на глаза этим тварям показаться да пару ласковых сказать.
Румянцев поспешил меня подхватить с другой стороны. И мы двинулись в сторону выделенных датчанам апартаментов. Несколько раз Румянцев с Криббе по очереди пытались настаивать на носилках, но я упорно отмахивался от их совета. Если сейчас лягу, то уже не смогу подняться. А мне во что бы то ни стало нужно закончить то дело, которое я запланировал.
Комнаты датского короля и прибывшей с ним свиты, в которой оказалось слишком много на мой взгляд англичан, охранялись так, что нам пришлось буквально проталкиваться через ряды гвардейцев, охраняющих каждую комнату и снаружи, и изнутри.
Нашу небольшую делегацию провожали взглядами, наполненными неприязнью и страхом. Что, суки, уже и похоронить меня успели?
Фредерик в своей спальне оказался не один. Он сидел, забившись в кресло, в то время, как маркиз Дернский мерил шагами совсем немаленькое пространство комнаты. Обернувшись на звук открывающейся двери, он с трудом подавил разочарование, увидев меня живым и почти невредимым. Но, вместо того, чтобы отступить, маркиз наоборот сделал шаг в мою сторону.
— Ваше величество, долго меня будут здесь держать, как какого-то преступника? — раздраженно спросил он, совершенно не отдавая себе отчёт в том, что говорит, вообще-то с императором.
— Ровно столько, сколько потребуется новому начальнику Тайной канцелярии, — сухо обронил я.
— Это произвол, я так этого не остав…
— Сядьте, — спокойно произнёс я, и, двое гвардейцев сделали шаг вперёд и насильно усадили Дерна в кресло, рядом с Фредериком. — Вот, другое дело. Я теперь, послушайте меня. только очень внимательно. У меня есть одно любимое выражение: «Акелла промахнулся». Надо сказать, его произнёс однажды ваш соотечественник, и оно очень хорошо объясняет суть многих вещей. Вы промахнулись, маркиз. Говоря понятным вам языком — поставили не на ту лошадь. Вы не выйдете из этой комнаты, пока вам не позволят этого сделать. очень может так случится, что вы не выйдете из неё никогда.
— Я буду…
— Ничего вы не будете. Разве вы не слышали, король Дании сошёл с ума и взорвал зал переговоров. Там погиб начальник Тайной канцелярии, Андрей Иванович Ушаков, и распорядитель вечера Борис Григорьевич Юсупов. Там чуть не погиб я и мой сын. А ещё, там мог погибнуть маркиз Дернский… Такое горе. Я пошлю вашей супруге бриллиантовое ожерелье в знак великой скорби. — Наши взгляды встретились и скрестились. Внезапно в его серых каких-то водянистых глазах мелькнуло понимание, и тогда я улыбнулся. До одного из англичан внезапно дошло, что мною никто не управляет, что я вполне самодостаточен, и всё, что делается в Российской империи, делается под моим присмотром.
— Да как ты выжил⁈ — я медленно повернулся к очнувшемуся Фредерику, на моем лице блуждала улыбка, которая, как я подозревал, больше напоминала оскал.
— С Божьей помощью. А вот тебе, гнида, придётся хорошо помолиться, чтобы случайно в той зале не составить компанию человеку, которого я очень любил и уважал. Но, кроме того, что ты убил Ушакова, ты чуть не убил меня, и я бы тебя простил, мало ли в жизни происходит неприятностей, вот только, ты едва не убил моего сына. Так что забудь обо всех наших первоначальных договоренностях. Тем более, что они сгинули под завалом. Ты должен осознать, сука, что теперь ты отдашь мне всё до последнего клочка земли, которая когда-то принадлежала такому мифическому королевству, как Дания.
И я вышел из комнаты, оставив их переваривать такую внезапно свалившуюся на них радость.
Глава 13
— Я не хочу уезжать, слышишь, не хочу, — горячо шептала Мария, вцепившись в мою шубу.
— Маш, не устраивай сцен, люди смотрят, — ответил я очень тихо ей на ушко. — Ты же прекрасно всё понимаешь: в Ораниенбауме вы с детьми будете в безопасности. Драгунский корпус, который там расположен, уже поднят в ружье и охрана усилена просто до неприличия. Я не собираюсь рисковать ни тобой, ни детьми.
— Я всё это понимаю, Петенька, — продолжала шептать жена. — Я понимаю, и сейчас сяду в эти проклятые сани. Но я не хочу этого делать, и, Петя, понимать и хотеть — это совершенно разные вещи.
— Папа, зачем мы уезжаем? — из саней выбрался Пашка, которого туда уже усадили. — Я же не испугался, правда?
— Нет, ты был очень храбрым, как медведь — хозяин тайги, — я подхватил его на руки и чуть не упал. Благо рядом стояли наготове Федотов и Румянцев, которые поддержали своего императора с двух сторон.
Проклятая нога в лубках болела, но воспаления Кондоиди не отмечал. Но передвигался я все-ещё плохо, только с помощью костылей, которые мне сделали по собственноручно начертанному чертежу. Это было первым нововведением, в создание которого я влез самостоятельно, а не мелкими подсказками. Вот только деваться особо было некуда, не оставаться же недвижимым, в конце концов. Был, конечно, ещё один вариант — использовать живые костыли, и мои приближенные отнеслись бы к подобному с пониманием. Вот только мне самому этого не хотелось. А трость пока помогала мало. Нога, чтобы срасталась хорошо, должна была оставаться неподвижной, значит, надо было прыгать на одной. Проклятый Фредерик!