– Разумеется, ваше высочество. Я пришлю и то, что стало всеобщим достоянием и собственные выводы, а также рассуждения, которые никто, кроме меня еще не видел, – Геннин улыбнулся. Видимо, он никак не ожидал, что наследник может проявить интерес к подобным вещам. Но, будучи инженером, я-то как раз мог понять его рассуждения и оценить возможность использования их в будущем.
Геннин ушел, я же сел за стол и написал записку Ушакову, в которой настаивал на встрече с Демидовыми завтра. Хватит уже тянуть кота за яйца, еще не известно, что нам ждать от сверхактивного Фридриха, который явно задался целью сделать Пруссию из чуть ли не заштатного герцогства, которых на данный момент столько, что, я, если честно сбился, когда попытался их посчитать, в большую державу, с которой начнут считаться на мировой политической арене. И, чтобы добиться этого, он не побрезгует ничем. А это означало одно – скоро война. А из-за того, что новости доходят до Петербурга со скоростью черепахи, совершенно не понятно, в какую сторону он ударит, также, как не понятно, кто на этот момент у него в союзниках. Англичане? А чего тогда Бестужев бесится, когда меня видит? Ведь всем давно известно, что я боготворю Фридриха, значит, и к его друзьям лаймам буду относится с должным уважением. Правда, они пока не были лаймами, потому что лимоны во время плаванья мало жрали, но это всего лишь вопрос времени.
Отправив постоянно теперь дежурившего возле моего кабинета посыльного с запиской к Ушакову, я задумался над тем, чем бы мне заняться, чтобы не перегореть к завтрашней очень нелегкой встречи.
В итоге, я пришел к выводу, что лучше, чем я могу занять свою голову, будет пересмотр моей проектной книги, куда был внесен тот проект, который принес Ломоносов, и на который Елизавета согласилась выделить средства, правда, не понимая, зачем все это нужно. Но, едва я устроился за столом, придвинув чернильницу и разложив перья, как дверь приоткрылась и в щель заглянул растерянный Олсуфьев.
– Ваше высочество, к вам ее высочество принцесса Мария Саксонская. Примете? – я думал, что запущу ему чернильницу прямо в лоб, когда услышал вопрос. А куда я, по мнению Олсуфьева сегодня таскался? Действительно кошку выгуливал, которая привыкла шляться по дворцу сама по себе и где ей вздумается? С трудом сдержавшись и опустив руку под стол, сжав ее предварительно в кулак, чтобы действительно не запустить чем-нибудь в растерянную морду, я, как можно спокойнее, ответил.
– Конечно, зачем спрашивать? – он кивнул и втянулся в щель, из которой выглядывал, а я встал, вышел из-за стола, зачем-то одернул камзол и замер в ожидании.
Мария вошла не одна, а в сопровождении своей тетки, которая выглядела при этом не слишком довольной. Похоже, что ее оторвали от какого-то важного дела, например, от очередного любовника, количеством которых она уже успела прославиться на весь Петербург. Это не считая Берхгольца, с которым она уже давно порвала, и который почему-то, видимо, по недосмотру, все еще находился в Петербурге, потому что высылка всех и вся его по какой-то причине не затронула. Возможно, потому, что он прибыл с польской делегацией и как бы числился за ней.
Мария остановилась посреди кабинета. Она была бледна, и это бросалось в глаза, а еще она похудела так, что на личике остались одни глаза. Я выдохнул и шагнул к ней.
– Что-то случилось? Вы выглядите нездорово, – начал я вместо приветствия. – Может быть, наша помолвка вас угнетает, и вы на самом деле хотели бы оказаться от меня и Росси как можно дальше?
– Что вы такое говорите, Петр Федорович? – она совершенно неожиданно ответила мне по-русски. С акцентом, но совершенно правильно. – Если бы я в глубине души не надеялась, то никогда не приехала бы сюда, и отец встал бы на мою сторону, что бы не говорила при этом моя мать.
– Значит, вы не против того, что станете моей женой? – я решил все же уточнить этот принципиально важный для меня момент.
– Нет, не против, – она покачала головой. – Просто… это все так неожиданно. Наше дежурство в ледяной крепости, – она слегка вспыхнула, видимо, вспомнив, чем это дежурство закончилось. – Потом ваша болезнь. Я так испугалась, когда сказали, что у вас жестокая лихорадка. А когда ваш лекарь начал меня каждый день осматривать… Я думала, что у вас оспа, – и она приложила руки к уже горящим щекам.
– Вы боялись, что я буду обезображен? – я не удержался и криво усмехнулся.
– Да какое это имеет значение? – она махнула рукой, а тетка покосилась на нее, поморщившись, видимо, для принцессы такие проявления чувств были не позволительны. – Я думала, что вы можете умереть!
– О, – я задумался. – Нет, не от оспы, только не от нее. Мой лейб-медик изобрел новую версию вариоляции. Я и все мое окружение прошло данную процедуру. Так что… Но я действительно мог вас заразить болезнью, когда мы… хм… дежурили. И я очень рад, что вы оказались покрепче меня, что удивительно для такой хрупкой девушки. – Мы замолчали, а потом я добавил. – Мне хотелось с вами увидеться, но из-за весьма необдуманных поступков некоторых особ, тетушка запретила. Полагаю, что вам удалось смягчить ее?
– Лишь для того, чтобы с вами попрощаться, – выпалила Мария, а я почувствовал, как у меня расширяются глаза. Что?
– Что? – озвучил я свои мысли. – Вы все-таки передумали выходить за меня и решили вернуться в Дрезден?
– Нет, конечно, нет, – она покачала головой. – Я неправильно выразилась. Со мной сейчас занимается богословием отец Симон, – я кивнул. Я знаю, черт подери. – Он рассказал мне о давней традиции – царские невесты другой веры отправлялись на полгода в отдаленный монастырь, где могли лучше прочувствовать православие, а также понять русских людей, ведь им предстояло среди них жить и помогать в правлении мужу своему.
– Это необязательно, – быстро проговорил я. – У нас не средневековье, как мне неоднократно напоминали. До свадьбы все равно еще не меньше полутора лет ждать, пока мы не войдем в возраст, так что времени для того, чтобы проникнуться православием и русским духом, у вас будет предостаточно.
– Отец Симон мне все это объяснил, – кивнула Мария. – Но я сама этого хочу. Это мое желание, и он уже передал его ее величеству, которая восприняла данную весть весьма благосклонно. Это всего полгода, – она слабо улыбнулась.
– Мне иногда кажется, – медленно протянул я, не сводя с нее тяжелого взгляда, – что сама Вселенная встает между нами. Постоянно какие-то преграды. Это ненормально, вы не находите? – она отрицательно покачала головой.
– Нет, мне наоборот кажется, что постоянные мелкие случайности, которые не зависят от нас, постоянно нас с вами сталкивают, – ответила она улыбнувшись. – Отец Симон однажды сказал, что невероятно удивлен тем, как быстро вы стали русским. Как-будто что-то пробудилось в вас и заявило свои права. Он считает, что это кровь вашего деда проснулась в вас.
– Нет, и никогда больше не смейте меня сравнивать с Петром Алексеевичем, потому что последнее, что он хотел, это даже внешне походить на исконно русского человека. Вы правы, это очень хорошо, что вы хотите получше познать ту страну, в которой вам предстоит жить, и я принимаю ваш выбор, – ответил я, приглушив ту яростную злость, которая на меня накатила при очередном сравнении меня с дедом. – Надеюсь, что за это время никаких катаклизмов больше не случится и вы не пропустите самые смачные скандалы этого века, закончившиеся самыми грандиозными свадьбами.
Глава 20
– Что, у государыни совсем худо с верными людьми, раз она отроков неразумных посылает с заарестованными разговоры разговаривать? – я слегка наклонил голову набок и внимательно посмотрел на сидящего напротив меня мужчину.
Акинфий Демидов только что высказал вслух мысль, которая витала в воздухе и так и норовила сорваться с языков у двух третей министров или чиновников, стоило мне лишь заикнуться о каких-либо изменениях. Ну-да, ну-да, мы не в средневековье живем, когда пятнадцатилетний парень вполне мог армией командовать. Здесь и сейчас я отрок неразумный, дитё еще, которое только от нянькиных юбок оторвалось и априори не может произносить что-то внятное. Правда дитё это – Великий князь и наследник, и надо его выслушать, а вот выполнять что-то из его лепета – необязательно. Да что там говорить, когда мне каждое даже самое малое усовершенствование Ораниенбаума нужно едва ли не зубами выгрызать. Ну, ничего, юность – это дело быстропроходящее, самое главное, нужно подготовиться получше, людьми верными окружить себя, а там уж и пободаться можно будет.