— Владетель Отранский, — доложил слуга. Рекин вздохнул с облегчением:

— Зови.

Благородный Гаук был одним из тех немногих, кто в это суматошное время не потерял разума. Алый плащ владетеля посерел от пыли, на побледневшем от утомления лице горели возмущением на удивление синие глаза.

— Что все это значит, дорогой Рекин? — начал он с порога, — Или дошедшие до нас слухи неверны?

— Я делаю все, что могу, — развел руками Лаудсвильский.

Гаук в изнеможении упал в предложенное кресло и провел ладонью по лицу, отгоняя усталость.

— Но это же безумие! Поход на Беса Ожского в такое время. Владетель Холстейн прислал мне письмо...

— Холстейн сейчас в Бурге, но никто не хочет его слушать, как и меня, впрочем. Рагнвальд и Ивар горят желанием отомстить за смерть своих отцов. Иногда я жалею, что не пристукнул этого нахального молокососа в Суранских степях, а притащил в Бург, где и без него дураков хватает. И главное — Сигрид на их стороне, и никакие доводы на нее не действуют.

— Кажется, я привез для нее главный довод, — усмехнулся Гаук.

— Оттара?

— Да. Ульвинскому удалось вытащить его в Бург, поскольку мальчишка неравнодушен к его младшей дочери Астрид.

— И Бес не возражал?

— Мы договаривались с Волком, — пожал плечами Гаук. — Он командует гарнизоном в замке Хаар.

— Достойный Атталид человек серьезный.

— Да уж, — согласился приграничный владетель, — но дело с ним иметь можно.

— А стая?

— В том-то и дело, что за все лето не было даже попытки прорыва, — оживился Отранский. — За последние годы это, пожалуй, первое спокойное лето в Приграничье. Если поход Рагнвальда состоится, то владетели, чего доброго, встанут на сторону меченого.

— Нечего сказать — успокоил, — заметался в волнении до комнате Лаудсвильский. — Не пойму я твоего настроения, благородный Гаук.

Лицо Отранского помрачнело:

— Осень на дворе, владетель. Что будет, если Черный колдун бросит на ваши дружины стаю или призовет на помощь степняков Дуды?

— Думаешь, он на это решится?

Вопрос был чисто риторическим. Отранский даже не стал на него отвечать, только безнадежно махнул рукой. Лаудсвильский все понимал и без слов, но как быть с Рагнвальдом и Сигрид.

— Я поговорю с королевой, — пообещал Отранский. — Пригласим и благородного Свена Холстейна. Думаю, Сигрид интересно будет послушать его мнение.

Король Рагнвальд встретил Отранского с не меньшим радушием, чем Рекин. Свен Холстейн тоже удостоился его приветливой улыбки. Зато первого министра молодой король проигнорировал. И эта подчеркнутая холодность не понравилась Отранскому, как и самодовольная улыбка молодого Хаарского, впрочем.

Рекин склонился в почтительном поклоне перед королевой Сигрид. В отличие от сына она была более любезной и ответила на поклон владетеля небрежным кивком.

— Свен Холстейн привез дурные вести, — негромко проговорил Лаудсвильский.

— Добрых вестей из Вестлэнда мы не слышали уже давно.

— В этот раз все гораздо серьезнее, государыня.

— А какие вести привез владетель Отранский?

— Владетели Приграничья не хотят войны.

Эта весть поразила Сигрид — она была абсолютно уверена в преданности вассалов из Приграничья, а уж в их ненависти к меченым и сомневаться не приходилось.

— Времена меняются, благородная Сигрид. Суранские степи кишат разным сбродом, который в любую минуту готов обрушиться на Лэнд. В Приграничье считают, что сейчас не время для междоусобиц.

Сигрид бросила на старшего сына быстрый взгляд — судя по багровому от гнева лицу Рагнвальда, благородный Гаук говорил ему то же самое.

— Рано торжествуешь, Рекин, — зло бросила она Лаудсвильскому.

— Мое торжество — это торжество здравого смысла над глупостью.

— Месть за смерть отца ты называешь глупостью, благородный Рекин? — в голосе Сигрид была угроза. — Мне кажется, что в последнее время владетель Лаудсвильский служит кому угодно, но только не нордлэндской короне.

— Я служу своей стране и своему королю. — Губы Лаудсвильского дрогнули от обиды.

Весьма неприятный для Рекина разговор прервался с появлением Оттара и Кеннета. Оттар что-то рассказывал, возбужденно размахивая руками, а младший брат слушал его, разинув рот от восхищения и удивления. Следом за принцами шел сын Беса Ожского Тах, бросая по сторонам настороженные взгляды. К неудовольствию Сигрид, Оттар успел свести детей, и их совместное появление вызвало у придворных кривые улыбки.

— Мама, я еду в Ожский замок, — Кеннет произнес эти слова громко, привлекая всеобщее внимание.

— Нет! — Рагнвальд вмешался неожиданно резко. Кеннет побледнел от обиды и опустил голову.

— Почему же нет, — с вызовом посмотрел на старшего брата Оттар, и его белобрысая голова надменно откинулась назад. — Я обещал взять его с собой.

— Благородный Рекин тоже согласен, — подал было голос Кеннет.

— Я король Нордлэнда! — оборвал брата Рагнвальд. — И только я вправе принимать решения.

Белобрысый Оттар неожиданно плюнул на пол и растер свой плевок порыжевшим от времени сапогом. Жест был достаточно красноречивый. Рагнвальд побагровел от гнева, рука его опустилась на рукоять кинжала.

— В Приграничье рады будут видеть своего будущего короля, — неожиданно мягко произнес Отранский.

Его слова были подобны грому среди ясного неба. Ропот изумления и возмущения пронесся по залу, а затем наступила мертвая тишина.

— Измена, — крикнул прямо в лицо Отранскому ярл Хаарский.

Приграничный владетель потянулся к мечу с явным намерением проучить наглого мальчишку.

— Мы обсудим это позже, — глухо произнес Рагнвальд и, резко развернувшись, вышел из зала, не удостоив никого ни взглядом, ни кивком головы.

Сигрид с трудом перевела дыхание. Почва ушла из-под ног, и перед ней неожиданно разверзлась бездонная пропасть. Междоусобица, о которой столь много говорил Рекин и в которую она никак не хотела верить, вдруг стала страшной явью и готова была втянуть в кровавые жернова ее сыновей. Рагнвальд против Кеннета, Оттар против Рагнвальда, а вокруг сотни жадных рук, готовых ради собственной выгоды в клочья разорвать их молодые тела. Она ощутила собственное бессилие, свою неспособность предотвратить или отодвинуть назревающую бурю. И ей стало страшно, страшно, как никогда прежде.

Единственным человеком, которого все произошедшее в зале скорее позабавило, чем огорчило, был принц Оттар.

— Я думаю, что мы все-таки поедем в Ожский замок, — произнес он громко и весело подмигнул расплывшемуся в улыбке Кеннету.

На этом большой прием в тронном зале был окончен, а Сигрид еще предстоял нелегкий разговор с владетелями, столь недвусмысленно ставшими в оппозицию к королю Рагнвальду. И такой разговор состоялся во дворце Рекина Лаудсвильского, куда Сигрид пригласили на исходе дня. Кроме самого Рекина в его кабинете находились Гаук Отранский и Свен Холстейн. Именно последний и начал разговор, поведав королеве о событиях последних недель в Вестлэнде. Закончился рассказ тем, что Сигрид поднялась с кресла и в волнении заходила по комнате:

— Ты напугал меня, благородный Свен.

— Боюсь, что напугаю тебя еще больше, государыня, — мрачно изрек Лаудсвильский. — Прискакал гонец от владетеля Свангера с горестными вестями: король Скат убит, его замки разграблены, а королем Вестлэнда провозглашен Оле Олегун.

Сигрид отшатнулась:

— Рагнвальд знает об этом?

— Король не пожелал меня видеть, — криво усмехнулся Лаудсвильский.

— У Ската не было сыновей, — заметил Отранский, — его корона должна отойти к дочери, а значит к королю Рагнвальду и его сыну Бьерну. Олегун самозванец, и его следует наказать. Владетели Приграничья готовы помочь королю Нордлэнда в его борьбе с узурпатором, только... — Отранский замешкался и вопросительно посмотрел на Сигрид.

— Я приеду в Приграничье и привезу Кеннета.

Отранский вздохнул с облегчением, но Рекин Лаудсвильский облегчения не почувствовал. В Вестлэнде заваривалась крутая каша, и расхлебать ее будет непросто.