– Будет исполнено, ваше величество, – и Шувалов спорить не стал, несмотря на скривившего рожу Бестужева, который явно не был в восторге от этой идеи, и сделал знак Панину, чтобы тот подошел к нему. Я же пытался сообразить, это тот самый Ломоносов или не совсем тот, а, если все же тот самый, то какого черта он за какое-то стекло просит перед императрицей похлопотать? Но, надо было что-то сказать, и я отбросил пока мысли о Ломоносове и совершенно искренне произнес.
– Благодарю вас, ваше величество, тетушка, это очень важно для меня.
– Я жду тебя на ужине, – повторила Елизавета, и улыбнулась. – Нам будет что обсудить. В том числе и это твое странное увлечение стеклом.
Она вышла, Панин ускакал за Шуваловым, Воронцов скользнул следом, а я остался в фехтовальном зале с Криббе, который, кажется, превратился в статую, держа в руках бумаги.
– Поздравляю, господин камергер малого двора, – я помахал у него перед лицом рукой, заставляя отмереть и посмотреть уже на меня.
– Я не понимаю, – Криббе помотал головой. – Я не понимаю…
– Все очень просто. Тетушка сейчас щедра ко всем, кто так или иначе помогает ей усидеть на троне. Если бы Брюммер не пошел в разнос, я, может быть, даже и не выгнал бы его, и терпел бы его выходки. И тогда бы он был удостоен звания, полагающегося к этому званию жалования, и доступу к деньгам, которые ее величество определила на мое содержание. Только вот, боюсь, что из этих денег я увидел бы очень большое ничего. Так что, лови момент, мой друг, тем более, что конкуренция за благосклонность ее величества приближается к своему пику. Правда, если ты не хочешь связать свою судьбу с Россией…
– Господи, боже мой, дай разум этому мальчишке, – Криббе возвел глаза к потолку, произнося весьма страстно эту свою фразу. – Я пойду, приготовлюсь к визиту к ее величеству, а то она застала меня в таком виде…
– В нормальном она тебя виде застала, – я не удержался и хмыкнул. – Я могу дать совет, но ты все равно не послушаешь его. Иди так. И тебе не надо будет время тратить, и даме сделаешь приятно, – Криббе выругался, и обжег меня бешенным взглядом, а затем пошел к выходу, бережно прижимая к груди бумаги, говоря на ходу.
– Думаю, что ее величество права, воспитание – это то, что вам необходимо, ваше высочество, – и он вышел, оставив меня в зале в гордом одиночестве.
– Ну, нормально, все разбежались и бросили меня одного, – я почесал висок. Белая прядь упала на лицо, и я ее раздраженно завел за ухо. Вот бы никогда не подумал, что когда-нибудь стану блондином. Но, если посмотреть на Елизавету, то у нас это, можно сказать, семейное. – Абсолютно все в этом дворце думают, что посвящают свое драгоценное время заботе о предполагаемом наследнике престола, правда, то, что наследник предоставлен самому себе, никого, похоже, не волнует. И что мне прикажите делать?
Подняв с пола рапиру, я набросил на плечи камзол, и пошел обследовать дворец, пока всем стало резко не до меня.
Эта часть дворца, недалеко от моего крыла словно вымерла. Я обнаружил нескольких гвардейцев, которые стояли у некоторых дверей, и, собственно, на этом все. Они провожали меня заинтересованными взглядами, но останавливать не собирались. Не найдя ничего интересного, я направился обратно в свое крыло. Ладно, кошку пока покормлю, а там и Криббе явится от тетки аккурат до обеда, так я из него душу вытрясу, чтобы узнать, о чем они говорили.
В зале, в которую выходили все комнаты выделенного мне крыла я неожиданно увидел двух мужчин, сидящих у противоположных стен и бросающих друг на друга взгляды, далекие от дружелюбия. Кто это еще такие? Очередные приставленные ко мне представители разных партий? В это время, увидев, как я вхожу, оба вскочили со стульев, на которых устроились и поклонились.
– Здравствуйте, ваше высочество, – один их сделал шаг вперед. – Разрешите представиться, Шувалов Александр Иванович, зачислен к вашему двору, заведовать дворовым хозяйством.
– Шувалов? А сегодня с тетушкой… – я указал на вход в крыло.
– Это мой брат, ваше высочество, – спокойно ответил заведователь моего двора, или как-правильно-то будет?
– Понятно, – я кивнул и повернулся ко второму. – А вы?
– Бехтеев Федор Дмитриевич, – представился тот. – Я приставлен временно к вашему высочеству в качестве переводчика, если, конечно, вам понадобятся мои услуги.
– В качестве переводчика? Не знаю-не знаю, – я покачал головой. – А вот помочь мне убрать акцент, думаю, вы вполне сумеете, раз вас в толмачи записали.
– Постараюсь помочь вашему высочеству, – Бахтеев кинул напряженный взгляд в сторону Шувалова. Что с этим Шуваловым такого, почему Бахтеев так напрягается, когда на него смотрит? Когда-то я сказал Корфу, что, если хочешь что-то узнать, проще всего спросить. Даже по оговоркам можно узнать гораздо больше, чем пытаясь выкружить обходными путями.
– Федор Дмитриевич, а почему вы так на Александра Ивановича всегда смотрите, словно он взял у вас в долг крупную сумму, и не отдает? – когда я задал вопрос – вот так в лоб, Бахтеев заметно растерялся, и тут же выдал.
– Сомневаюсь глубоко, что человек, приставленный к Ушакову, чтобы его знания перенимал да следил за стариком, приставлен в свою очередь к вам, ваше высочество, только для того, чтобы заведовать дворовым хозяйством, – в сердцах произнес Бахтеев.
– Ушаков? – я знал только одного Ушакова, но адмирал еще не родился, и не родится еще очень долгое время.
– Начальник Тайной канцелярии, Андрей Иванович Ушаков, – пояснил Бахтеев, на которого в этот момент яростно смотрел Шувалов. – Вот с кем сейчас работает данный господин.
– Я не выбираю где мне служить! – взвился Шувалов. – Когда мне приказывает лично ее величество, я просто иду и начинаю выполнять приказ. И, по крайней мере, я не являюсь «домашним человеком» у кого бы то ни было. Или Воронцову стало скучно выполнять свои непыльные обязанности подле его высочества, и он господина переводчика поближе к себе подтащил? Чтобы лучше понимать, о чем говорит его высочество, когда тот будет переходить на свой родной немецкий язык, в котором сам Воронцов ни черта не понимает? – похоже, что я стал невидимым, потому что эти господа меня явно не замечали, продолжая соревноваться в остроумии.
– Господа, – я попробовал их отвлечь, и, как ни странно у меня получилось. Они сразу же заткнулись и повернулись в мою сторону. – Если я вас правильно понял, то у меня появился самый настоящий шпик, из самой Тайной канцелярии, которому поручено следить за каждым моим шагом?
– Ваше высочество… – Шувалов споткнулся на полуслове, он явно не понимал, что нужно говорить.
– Ну что вы, Александр Иванович, не тушуйтесь, ваше назначение говорит только о том, что тетя весьма прозорливая женщина, раз решила, что за племянником, какие бы чувства он у нее не вызывал, необходимо присматривать, чтобы в доме всегда порядок был.
– Ваше высочество, я никогда… – я снова перебил его.
– Знаете, что вы сейчас делаете, Александр Иванович? – Шувалов покачал головой. – Вы пытаетесь за каким-то дьяволом оправдаться, и вызываете этим всего лишь отвращение во мне. Надо прямо говорить, да, я приставлен шпионить и мои отчеты о вашем поведении напрямую уходят в недра Тайной канцелярии.
– Хорошо, ваше высочество, – Шувалов махнул рукой. – Я приставлен к вашему двору, чтобы наблюдать и докладывать о крамоле Андрею Ивановичу сразу же, как только ее замечу.
– Ну вот, совсем другое дело, – я кивнул и слабо улыбнулся, а Шувалов, который в этот момент внимательно смотрел на меня, внезапно сделал шаг в мою сторону.
– Ваше высочество, не сочтите за дерзость, но я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз.
– Вы меня заинтриговали, пойдемте в мою спальню, покормим кошку, и вы мне скажите то, что хотели, – и я направился впереди Шувалова, оставив Бахтеева стоять с немного отпавшей челюстью.
Кошку кормить не пришлось. Она была вполне сытая, и очень воспитанная, во всяком случае, малявка поняла предназначение короба с песком гораздо лучше, чем все остальные, которые сначала недоумевали, зачем я приказал Бастиану его притащить. Правда, теперь у ого же Бастиана появилась новая обязанность – ежедневно менять этот своеобразный лоток, но что теперь поделать, мы живем в век монаршего деспотизма, поэтому подвластным этому деспотизму личностей ждут разные гадостные поручения, от которых они не смогут никак отвертеться.