– Да ладно тебе, Анечка, – махнул рукой Миша, – ее величество и без нас прекрасно веселится. Как сказал его высочество, любуясь на волосатую грудь братьев Шуваловых, – девушка прыснула.
– У них еще ничего, а вот у Алексея Григорьевича, вот там да… есть на что полюбоваться, – и они негромко рассмеялись.
– Кхм, – многозначительно произнес я, привлекая к себе внимание. И парень, и девушка встрепенулись, посмотрев на меня.
– Простите, ваше высочество, мы, наверное, слишком много себе позволили, – пробормотала девушка и присела в реверансе. Учитывая, что на ней был надет гвардейский мундир, а на плечи наброшен теплый плащ, выглядело это убойно.
– Я бы больше оскорбился позорящей мундир сценой, – задумчиво проговорив, посмотрел на девушку. – Но, так как это было распоряжение ее величества, то, кто мы такие, чтобы против него идти? И, кстати, вы не были мне представлены, с кем я вообще сейчас беседую?
– Простите ваше высочество, – парень снова поклонился. – Камер-паж ее величества Михаил Сафонов, а этот странный подпоручик – Татищева Анна Алексеевна, фрейлина ее величества Елизаветы Петровны.
– Меня же вы и так знаете, – я снова посмотрел на окна. – Кто вообще придумал этот идиотский фарс?
– Ее величество считает, что такие маскарады – это оригинально и свежо, – пробормотала Анна. – И она взапраду очень огорчилась, когда вы, ваше высочество, не оценили ее придумки. Елизавета Петровна даже слезу пустила от огорчения, после вашего ухода сегодня утром.
– Что не помешало ей принять Ботта, – скептически заметил Сафонов. – Видно же, что австрияк нисколько ее не уважает и всячески пытается насмехаться.
– Но он по крайней мере просто насмехается, а Шетарди открыто говорит, что смыслом своей жизни в России ставит свержение Бестужева, – наклоняясь к нам тихо проговорила Анна.
– Когда это он такое говорил? – Сафонов наморщил лоб, видимо, пытаясь вспомнить, о столько вопиющем факте.
– Я слышала, как они с Лестоком разговаривали, – ответила Анна слегка смущенно.
– Ты что же подслушивала? – я не смог сдержать улыбки.
– И ничего я не подслушивала, – она явно смутилась. – Просто они громко говорили, а я хорошо знаю французский язык. А вот французский посол, похоже, уверен, что здесь в России девушек учат только вышивать.
– Я не хочу вас огорчать, но и французский и австрийский посланники абсолютно уверены, что и мальчиков в России учат только… – тут я слегка завис, ну не вышивать же мальчишек учат на самом деле, хотя это было бы пикантно. – Только бражничать и по куртизанкам бегать, – выкрутился, наконец-то.
– И то, считают, что даже в этих делах могут дать нам фору, – мрачно добавил Сафонов. – Как Шетарди заявил, что привез пару тысяч бутылок шампанского, чтобы этих рюсских варваров научить благородному искусству пития благородных вин.
Мы ненадолго замолчали, думая каждый о своем. Не знаю, о чем думали мои собеседники, а вот я пытался вспомнить, как выглядят послы. Ботта д, Адорно вспомнил, я как раз столкнулся с ним, когда выбегал из тетушкиных покоев сегодня утром. А вот Шетарди почему-то не вспоминался, наверное, я еще пока француза не встречал. Что странно, ни один из посланников еще не поспешил засвидетельствовать мне свое почтение. Странно все это на самом деле.
Подул легкий ветерок, и тут я с удивлением понял, что начинаю замерзать. Нет, определенно нужно что-то с этой одеждой делать. мало того, что жутко неудобно, так еще и холодно. Неудивительно, что люди как мухи мерли от пневмоний, попробуй тут не простудись до пневмонии во всех этих входящих в моду лосинах и вырезах на женских платьях до пупа. Я, конечно, понимаю, что так удобно. На тех же балах, не на таких, как сегодняшний, а на традиционных, подобные наряды сразу показывали партнерам потенциал, так сказать, но надо же знать меру и пытаться хоть какой-то баланс выдержать. Анна чихнула, выведя меня из состояния легкой задумчивости.
– Я хочу пригласить вас в свои покои, – торжественно произнес я. Ну как бы волнительно, все-таки впервые гостей приглашаю. – Здесь очень холодно, а продолжить беседу хотелось бы.
– С радостью, ваше высочество, почтем за честь, – за них обоих почему-то ответил Михаил. Анна ограничилась кивком.
Как оказалось, меня вяло пытались искать. Точнее, активно поисками занимался Криббе и, как ни странно, Гагарин. Выглядело это довольно забавно: Гагарин в женском платье с таким количеством пудры и румян на лице, что если бы данная маска слетела с него, то совершенно точно прибила бы пробегавшую мимо кошку, и бравый капитан, который на бал не пошел, а занимался в тот момент, когда обнаружилось, что меня уже давно нет нигде во дворце, разработкой каких-то новых фехтовальных приемов, составляли пару в моих поисках. Когда я увидел этот сюр, то едва не сложился пополам от хохота, но, вовремя заметив бешенный взгляд Криббе, попытался успокоиться, чтобы в ближайшем будущем не пожалеть о столь неуместных смешках. Вяло нас искали Панин и Воронцов, которых также, как и Гагарина выдернули с бала. Но, так получилось, что в огромную приемную, где уже было наставлено куча разных кресел и диванчиков – я постепенно обживался во дворце, мы вошли все вместе. Картина трех подростков в мужских нарядах и трех «дам» у которых уже начала сквозь пудру пробиваться щетина, была настолько сильной, что я, велев гостям располагаться, выскочил из приемной, плотно закрыв за собой дверь и подбежал к ближайшему окну, закрывая рот ладонью, чтобы не заржать очень уж громко. Вот так меня и застал Суворов, когда я стоял у окна, вытаращив глаза и пытался успокоиться, представляя в красках, как снова войду в эту проклятую дверь, чтобы тут же выбежать вон, потому что менее смешно мне точно не станет.
– Ваше высочество, не обнаружив вас на балу, я так и решил, что вы будете здесь, и поспешил к вам, чтобы объявить радостную новость, меня назначили к вашему двору камер-юнкером.
– Не староваты ли вы, Василий Иванович, для камер-юнкера? – я покачал головой.
– Мне, если честно все равно, это всего лишь очередное звание, коих у меня немало, – он улыбнулся. Я же повернулся к окну, вмиг утратив все веселье. Я не просил за него, просто не возражал, когда на ужине в тот же день, когда я вытаскивал своих ученых из Петропавловской крепости, Ушаков прямо спросил о подобном назначении у Елизаветы, а она обещала подумать. Просто я не очень хорошо представлял себе работу Тайной канцелярии, и мне казалось, что эта предтеча спецслужб только ужаса на всех нагоняла. – Почему вы не были на балу, ваше высочество?
– Потому что мне не нравятся такого рода увеселения, – просто ответил я и снова развернулся, глядя на Суворова. – Зачем я вам? Почему Тайная канцелярия так сильно хочет быть ко мне поближе? Ко мне что заговорщики какие затесались?
– Насчет заговорщиков не знаю, – Суворов покачал головой. – А вы всегда так прямо задаете вопросы, ваше высочество?
– По крайней мере, стараюсь, – я внимательно смотрел на него. – Такая манера исключает увертки, только откровенную ложь.
– Весьма спорно, но имеет место быть, – Суворов задумался. – Что касается вашего вопроса… Вот вам не понравился сегодняшний бал-маскарад, нам тоже многое в нашей службе не нравится. Но никто и слышать не хочет о каких-либо изменениях. Всех устраивает, что Тайная канцелярия – это такая псарня, со сторожевыми псами, которые могут наброситься на любого, на кого ей укажут. Я не считаю подобное правильным, и Андрей Иванович меня поддерживает. Зато того же Шувалова все устраивает, и он большую часть времени проводит здесь во дворце, стараясь так или иначе угодить ее величеству, чем службой занимается. К тому же, после Бирона к нам нет большого доверия, а это приводит в свою очередь к тому, что настоящие заговоры мы не сможем предотвратить, нам просто не поверят. Вот и остается среди бабских сплетен лавировать. Вы же, ваше высочество, человек новый, поэтому сможете взглянуть на вещи непредвзято.
– Вы слишком надеетесь на меня, – ответил я медленно. – А ведь вполне может так получиться, что я ничем не смогу вам помочь. Ни вам, ни Андрею Ивановичу.