— И все же, ваше высочество, вы должны признать, что Российская империя здесь практически ни при чем. Все видят, что происходит борьба все еще немецкого герцога с прусским королем. Уж извините меня, ваше высочество, но Великому князю пока не удается стать русским по духу, какие бы усилия не прилагала ее величество Елизавета Петровна...

— Это вы меня простите, но я вынуждена буду сообщить ее величеству о том, что вы думаете и какие сплетни распространяете о его высочестве, — Мария сверкнула глазами. — И да, как я посмотрю, вы так же, как и ваш друг из английского посольства решили не выполнять волю ее величества.

— Мне было разрешено ее величеством лично одеваться на маскарады так, как я посчитаю нужным, — Бестужев, казалось, вовсе не разозлился на порывистые слова, вырвавшиеся у Марии. Наоборот, он продолжал улыбаться кроткой улыбкой отца, чье дитя пытается устроить бунт и вырваться из-под отческой опеки. — Что касается вашего желания рассказать о нашем разговоре ее величеству, я думаю, что не слишком вас огорчу, если сообщу, что ее величество прекрасно знает, как именно я отношусь к его высочеству. Я ведь искренне считаю, что, чем скорее в нем проявится кровь его великого деда, тем лучше станет всем нам. Но пока, увы, я этого не наблюдаю. Всего хорошего, ваше высочество, — Бестужев поклонился. — Надеюсь, вы прислушаетесь к моим искренним советам.

— А уж как я надеюсь, что вы никогда больше не будете меня ими облагодетельствовать, — Мария обвела взглядом большой бальный зал. Посредине танцевали несколько пар, и это выглядело очень нелепо, потому что танцоры постоянно путали фигуры, и из-за этого сталкивались друг с другом. Но многим подобное казалось смешным, и очередная «дама» сквозь белила на лице которой уже пробивалась щетина, иной раз делала столкновения специально, чем вызывала дружный смех не только танцующих, но и зрителей. Но Мария не видела в этом ничего смешного. Она отвела взгляд от танцующих и практически сразу нашла ту, которую и выискивала, оглядывая толпу.

Одернув мундир, Великая княгиня решительно направилась к колонне, за которой стояла облаченная в похожий мундир офицера Преображенского полка Анна Татищева.

— Я вас искала, — сразу же сообщила Мария Анне, как только поравнялась с последней.

— Ваше высочество, — Анна начала приседать в реверансе, но тут же спохватилась, уж слишком глупо смотрелось бы сейчас подобное приветствие. — Вы меня искали? Но, зачем?

— Я хочу предложить вам присоединиться к моему двору в качестве моего личного секретаря, — Мария прямо смотрела на зардевшуюся девушку. — Мне надоел тот факт, что вокруг меня находятся преимущественно мужчины и нет даже не единой фрейлины. И, если полноценный двор я не могу сформировать, потому что ее величество обещала его высочеству, что будет утверждать исключительно те кандидатуры, которые он сам выберет, то личного секретаря я вполне могу выбрать самостоятельно. Надеюсь, ее величество проявит снисходительность и отпустит вас ко мне.

— Я буду счастлива, если это произойдет, ваше высочество, — Анна улыбалась совершенно искренне, и Мария, в который раз подумала о том, что это будет правильный выбор.

— Обычно кавалеры приносят освежающие напитки дамам, но, так уж и быть, на этот раз я сделаю исключение, — к княгине и ее будущему секретарю подошла очень рослая дама, держащая в пуках два бокала с легким вином.

Мария посмотрела на графа Чернышева с благодарностью, принимая из его рук бокал. В который раз за вечер пожалев, что у нее нет веера, за которым можно было спрятать покрасневшее лицо.

Волнение юной княгини не ускользнуло от внимательных глаз стоящего у другой колонны Ушакова, который смотрел на нее невольно нахмурившись. Не ускользнуло оно и от пристального взгляда Елизаветы.

— Тебе не кажется, Алешенька, — она повернулась к Разумовскому, который в этот момент пытался открыть веер, что для его огромных ладоней оказалось весьма проблематичной задачей, — что граф Чернышев слишком быстро начал сближаться с Марией?

— Он совсем недавно вернулся из Вены, где до этого благословенного дня о ее высочестве всего лишь слышал, — Разумовскому удалось открыть эту дамскую штучку, но в его огромных руках тут же с хрустом сломалась одна из пластинок. — Вот черт подери, — выругался он, раздраженно бросая веер на стоящий неподалеку столик. — И как вы со всем этим управляетесь?

— Здесь главное практика, Алешенька, и нежность ручек, — Елизавета лукаво посмотрела на своего тайного супруга. — И все-таки, я считаю, что Захар Чернышев непозволительно сблизился с княгиней за столь короткий срок.

— И что вы предлагаете, душа моя? — очень тихо, чтобы его никто не расслышал, спросил Разумовский. — Снова отправить его в Вену? Или куда-нибудь еще?

— Я полагаю, что он показал себя как искусный дипломат, вот пускай покажет себя как искусный воин, — Елизавета, не отрывая взгляда, смотрела на смеющуюся троицу молодых людей возле колонны.

— Вы хотите отправить его на войну? — Разумовский приподнял бровь и принялся разглядывать высоченного, стройного Чернышева. — Говорят, в Вене от разбил немало женских сердец.

— Вот и пускай продолжает разбивать женские сердца подальше от Петербурга, — жестко ответила Елизавета.

— Вы отправите его к Ласси?

— В этом нет ни малейшей необходимости. С Ласси сейчас много надежных офицеров и талантливых генералов. А вот мой племянник находится в весьма спорном положении. Так что, я, пожалуй, доверю ему полк. Нет, три полка. Завтра же передай графу Чернышеву мое высочайшее повеление, принять звание генерала и отправиться с тремя полками к Берлину, навстречу армии Великого князя.

— Он не успеет дойти, — с сомнением проговорил Разумовский и перевел взгляд на Елизавету.

— Это будут его трудности, каким именно образом он сумеет выполнить повеление.

— Как прикажете, ваше величество, — Разумовский склонил голову. — Думаю, что выбор полков все же отложим на завтра, сегодня все-таки праздник, на котором положено веселиться и на время забыть о государственных делах.

— Та прав, Алешенька, — Елизавета похлопала Разумовского по руке. — А не присоединиться ли нам к веселью, что танцующие творят?

— Я только за, — Разумовский хохотнул и положил пальцы на согнутую руку Елизаветы. Но когда они шли к центру бальной залы, он бросил быстрый, задумчивый взгляд на Чернышева, но тут же выбросил его из головы, когда зазвучала музыка и они начали двигаться, стараясь не путать движения, и удавалось это далеко не всегда, что только усиливало состояния безудержного веселья, охватившего и его, и Елизавету.

— Вот значит каким образом вы, граф, отплатили нам за наше гостеприимство, — звенящий мужской голос вырвал меня из сна, в который я провалился совсем недавно. — Вы не только сбежали, не попрощавшись, но и решили увезти мою сестру для своих низменных утех, невзирая на тот позор, что падет на ее голову!

— Начинается, — пробормотал я, роняя голову обратно на подушку. — Судя по содержанию истерики, это или Фридрих, или Людвиг, один из братанов нашей искательницы приключений на свои девяносто. И хорошо, что не папаша, собственной персоной. С ним было бы сложнее договориться на начальном этапе.

В соседней комнате послышалась какая-то возня, что-тот с грохотом упало на пол, и разобрать слова в невнятном бормотании стало невозможно.

Дверь в мою комнату приоткрылась, и зашел Криббе. Он старался не слишком топать, но, увидев, что я уже не сплю, прекратил осторожничать.

— Ну что там, Петьку уже расчленили, или он еще трепыхается? — поняв, что поспать больше не удастся, я сел, а затем спустил ноги с кровати, принявшись натягивать ненавистные сапоги, которые я считал своим личным наказанием за все свои прегрешения.

— Граф Румянцев сдерживает юного сына герцога, стараясь не причинить ему особого вреда. Вместе с тем, он пытается объяснить принцу Мекленбургскому, что с его сестрой ничего непоправимого не произошло и что ее честь не пострадала, во всяком случае от его рук. — невозмутимо произнес Криббе. Я даже обуваться перестал, глядя на него.