— Я не знаю, в письмах он продолжал быть любезен...
— А вы уверены, ваше величество, что эти письма писал сам Петр? Ведь может так статься, что его ближайшее окружение: Ушаков и этот фон Криббе, да и Румянцев через своего сына, который считается первым фаворитом Петра, могли просто не передавать ему ваши ответы, внушая тогда еще юному князю, что вы оставили его, перестали интересоваться его судьбой. А много ли надо юноше, чтобы на остатках былого обожания взрастить самую настоящую ненависть?
— Я сам об этом думал. Ну почему почти все наши недруги остались в итоге живы? Почему? — Вскричал Фридрих и стукнул кулаком по каминной полке.
— Все дело в этом враче Флемме, который, хвала Господу, больше не будет вставлять нам палки в колеса, — мрачно ответил фон Винтерфельд.
— Только вот этот старый лис Ушаков тоже будет начеку. Я понимаю, что, скорее всего, Петр санкционировал эту жуткую «охоту» на которой погиб Кармайкл, вот только, реализация целиком и полностью лежала на Ушакове. Он даже умудрился княгиню привлечь к этому делу, которая чрезвычайно нежно относится к моей супруге и даже ведет с ней сердечную переписку. Представляю, что сейчас на душе у бедной женщины, — Фридрих посмотрел на то, что осталось от письма, которое с великой осторожностью доставили ему из Ганновера.
— Да, бедняжка, — кивнул фон Винтерфельд, про себя соображая какую именно женщину Фридрих имел в виду. — Но, вы должны признать, ваше величество, что самым большим вашим достижением можно считать то, что Зильберберг был достроен вовремя. Вы не думаете, ваше величество, что именно крепость можно считать тем самым препятствием, которое не позволило Карлу Александру Лотарингскому напасть на нас? Я просто снимаю шляпу перед вашим гением, но крепость получилась поистине неприступной.
— Не могу сказать, возможно, ты прав. Лично я бы взял Зильберберг. — Ханжески поджав губы, ответил Фридрих.
— Нисколько не сомневаюсь в вашем полководческом гении, ваше величество, — рассыпался в лести Винтерфельд, уловив в голосе короля опасные для себя нотки. — Но, Карл Александр — это далеко не вы.
— Да, ты прав, как и всегда, мой верный Винтерфельд. Пока мы находимся в крепости, нас никто не сможет тронуть. Но, мы не можем сидеть здесь вечно. Поэтому необходимо продумать во всех деталях кампанию против австрийцев. Именно сейчас Карл Александр не ждет нашей атаки. Думаю, что мы возьмем Тешин, чтобы обезопасить себя от австриячки. А там уже будет думать, что мы сможем предпринять дальше. Кстати, где мой брат? Вы, мой дорогой Винтефельд, каким-то непостижимым образом умеете быть в курсе всех значимых событий, впрочем, как и не слишком значимых.
— Насколько мне известно, его высочество Август Вильгельм не покидал своего дворца Ораниенбурга в Бранденбурге, ваше величество.
— Нам остается только молиться, чтобы никому не пришла в голову мысль, навестить его там. Надеюсь, моему брату-идиоту хватит ума сидеть в Бранденбурге и не высовывать оттуда свой нос? Будет куда как лучше, если о нем просто забудут, как, впрочем, всегда.
В ответ Винтерфильд лишь натянуто улыбнулся. Что-то ему подсказывало, что Ласси не забудет ни одного из детей Фридриха Вильгельма первого. Тем более, что ему особенно-то и напрягаться не нужно будет, ведь практически все братья и сестры короля Фридриха, кроме Августа Вильгельма и тех принцесс, которые были замужем, находились в Берлине.
— Может быть, стоит организовать переезд его высочества с сыном и супругой в Ганновер, ваше величество, — наконец, решился высказаться Винтерфильд. Фридрих задумался, помолчал, глядя на огонь, затем медленно кивнул.
— Да, полагаю, что так будет лучше. Я поручаю тебе лично заняться столь нелегким делом, Винтерфильд. Собирай отряд. Вам необходимо как можно незаметнее проникнуть в Бранденбург и вывезти из Ораниенбурга Августа Вильгельма с семьей, — взвешивая каждое слово ответил Фридрих. — Пока в Ганновер, но лучше всего в Англию. Все-таки мы не чужие друг другу люди с королем Георгом, даже, если не учитывать наше соглашение.
Фон Винтефильд коротко кивнул, а затем, отвесив уже полноценный поклон, вышел из комнаты, чтобы собрать отряд и выехать в Бранденбург. Для себе он решил, что побудет с братом короля, который являлся его наследником. К Фридриху в настоящий момент он возвращаться не собирался, Август Вильгельм же нуждается в защите, и он и его молодая жена и малолетний сын.
София Доротея Ганноверская королева-консорт Пруссии, королева-мать короля Фридриха неприязненно посмотрела на сидящего напротив нее за огромным обеденным столом Ласси. Как может этот выскочка вообще сидеть во главе стола, на месте, которое по праву принадлежит ее сыну Фридриху? По бокам сидели ее сыновья и дочери, а между ними высшие офицеры армии Ласси. Какое унижение. Быть пленницей в собственном доме. Да еще и Ласси притащил сюда Елизавету Кристину, ее нелюбимую невестку, которая раньше жила в более скромном дворце и даже не думала претендовать на ее Софии Доротеи вотчину. Как обычно, обед проходил в полном молчании, которое прервется, стоит королевской семье покинуть обеденную залу. Вот тогда русские расслабятся и начнут шутить и разговаривать на этом своем варварском языке, который она сколько не пыталась, так и не смогла выучить.
— Почему мы не можем уехать в Ганновер? — София Доротея даже не пыталась быть вежливой с этим ирландским выскочкой.
— Потому что таков приказ его величества Петра. Никто не покинет этот город без его на то отдельного разрешения. Это касается вашего величество и ваших высочеств, разумеется. Остальные жители вполне могут поехать по делам, но только получив специальную подорожную во временном штабе нашей армии. — Ответил Ласси,
— Это... просто возмутительно. Я не желаю более оставаться в Берлине, — королева отложила столовые приборы, прожигая взглядом Ласси. Из-за длины стола ей приходилось постоянно повышать голос, чтобы ее хотя бы услышали.
— А вот это не нам с вами решать, ваше величество, — Ласси почувствовал, что у него пропал аппетит. Как же ему надоели все эти герцоги и короли с королевами. Он теперь прекрасно понимал его величество, который так морщился, когда речь о ком-то из них заходила, что создавалось впечатление, будто он лимон целиком засунул в рот и разжевал.
— Я не понимаю, чего добивается ваш господин, — София Доротея схватила бокал и сделала из него глоток. — У меня создается впечатление, будто он нас всех уничтожить хочет.
— И что? — Ласси пожал плечами. — Он победитель, имеет право.
— Он не имеет никаких прав так с нами обращаться! — голосу матери вторили голоса ее детей.
— Пра-а-а-вда? — Протянул Ласси. — А, собственно, почему?
— Потому что мы не просто...
— А у ваших любимых господ из Англии есть все права обращаться подобным образом с ирландцами? — Ласси почувствовал, как у него дернулся глаз. — А ведь среди нас тоже есть потомки королей. А тем же англичанам, французам, голландцам кто дал право приезжать на Черный континент и сгребать местных жителей, угоняя в рабство? Там ведь тоже, возможно, местные короли и принцы имеются. А с Портой что кто-то перестал разговаривать, а ведь они до сих пор рабов среди всех, до кого доберутся, набирают, или вы думаете, что в гаремах нет принцесс и герцогинь? Кто дал вам право и отнял его у его величества, может быть, объясните старому солдату, вынужденному бежать, чтобы господа из Англии его попросту не вздернули на ближайшем дереве, как какого-то воришку!
— Господин Ласси, вы сейчас утрируете, — королева Пруссии побледнела. Этот мужлан посмел сравнить ее с какими-то дикарями из Африки. — Вы сейчас говорите совершенно неприемлемые вещи.
— Почему? — искренне удивился фельдмаршал. — Что вам не нравится, ваше величество, в том, что я сейчас сказал? Или вы уверены, что какие-то права есть только у избранных, а остальным никаких прав не положено? Так я вас разочарую, ваше величество. Если его величество решит, что весь ваш курятник ему только грудную жабу обеспечит, то пройдет совсем немного времени и появится кто-то еще. Тот, кто всех вас объединит, завоевав, а потом поделит так, как ему будет выгодно, назначив королями и королевами своих родичей. Вот сколько родичей, столько государств в итоге и получится. Ну а вас всех заставят подписать отречения, или просто убьют, потому что этому человек будет все равно, о чем там кудахчет ваш курятник. Он все ваши законы просто свернет и бросит в камин, а вам подарит свои, какие его больше всего устраивают. И так оно и будет, помяните мое слово.